Записки ненатуралиста
Непридуманные истории
Чудовище
Весь день не было никакого клева. Так, мелочь неприличная, да и той кот наплакал. Потихоньку продвигаясь по берегу вниз по реке, под вечер я вышел к деревне. Собственно, она давно уже стала частью города и даже не самой крайней его окраиной, но ее все еще называли деревней, по привычке. Здесь река после длинного плеса закладывала пологий поворот, и сразу же, конечно, возникали всякие интересные для рыбака места.
Например, маленький круглый заливчик, к которому берег круто обрывался с высоты метра в два. По краю заливчика местные мужики соорудили мостки, опиравшиеся местами на край обрывистого берега, местами на столбы из ошкуренных древесных стволов.
Мостки были уже старые, даже на вид ненадежные, но бесклевье довело меня до того, что я решился взгромоздиться на них.
Заливчик и бровка между ним и руслом выглядели очень соблазнительно, но и навернуться можно было с большим эффектом, поэтому, кое–как утвердившись на шатких досках — на корточках, одной ногой на полную ступню, другой, отставленной назад, на носке — я строго запретил себе увлекаться, забываться и тем более впадать в раж. И не зря, как оказалось: на первом же забросе попался окунь грамм на сто, показавшийся просто гигантом на фоне всего прежнего.
Сразу же и река с прибрежными кустами и деревьями, и небо над ней заиграли яркими предвечерними красками, воздух стал каким–то особенно легким, и вообще мир постепенно начал поворачиваться ко мне лучшей своей стороной...
Вот тут–то и случилось такое, чего я до сих пор забыть не могу.
Может быть, вам это происшествие покажется ерундовым и даже комичным, но вы попробуйте поставить себя на мое место.
Вы сидите на корточках на неверных, прогибающихся и шатающихся от любого движения мостках в двух метрах над мелким заливчиком с глинистым дном; над вечереющей, предзакатной рекой — тишина и покой, вы совершенно один, — по крайней мере, в пределах видимости нет никого... И вдруг вас сзади и снизу не грубо, но плотно и как бы не спеша берут, извините, за промежность.
Позже я пытался вспомнить, пронеслись ли в тот момент перед моим внутренним взором воспоминания всей жизни, но не вспомнил. Помню только безмерное удивление.
Наверное, именно потому, что совершенно невозможно было понять и представить, что же это такое происходит, я не только не шелохнулся, но буквально застыл, похолодев.
Это меня и спасло. Потом я не раз бывал в этих местах, и всегда убеждался, что дернись я в панике — мне пришлось бы плохо. Я обязательно сломал бы себе что–нибудь, и хорошо если не шею.
Сколько времени я находился в таком состоянии — не знаю. Вокруг стало не просто тихо, а как–то гулко тихо, как в бочке. Мне даже показалось, что так теперь будет всегда.
Но тут из–под меня раздался какой–то знакомый звук. Я прислушался: это было ласковое мяу...
С трудом приведя в движение одеревеневшие ноги, я помаленьку сдал назад, на берег, и усевшись прямо в бурьян, уставился на это маленькое трехцветное чудовище, едва не спихнувшее меня в реку. Я даже сказать ничего не мог, пока не нашарил за спиной сумку и не попил водички.
— С-скотина, — сказал я сипло, и сам удивился своему голосу.
До кошки стало доходить, что события развиваются как–то не так, как она себе представляла. Она задумалась и перестала припадать ко мне всем телом.
— Уйди от меня, животное, я за себя не ручаюсь, — прошипел я, чтобы не сипеть.
Кошка присела было на все четыре, но, поглядев мне в глаза, поняла, что это уже и всё, что кризис миновал и надо просто дать мне выговориться, не переча и стараясь утешить и успокоить...
И вы, конечно, понимаете, чем все кончилось.
Отдал я ей рыбью мелочишку.
Куда ж денешься.
