* * *

Что такое поэзия? Мне вы
Задаете чугунный вопрос.
Я как паж до такой королевы
Чтобы мненье иметь, не дорос.

Это может быть ваша соседка,
Отвернувшаяся от вас,
Или ветром задетая ветка,
Или друг, уходящий от вас.

Или бабочка, что над левкоем
Отлетает в ромашковый стан.
А быть может, над Вечным Покоем
Замаячивший башенный кран.

Это может быть лепет случайный,
В тайном сумраке тающий двор.
Это кружка художника в чайной,
Где всемирный идет разговор.

Что такое поэзия? Что вы!
Разве можно о том говорить.
Это – палец к губам. И ни слова.
Не маячить, не льстить, не сорить.

* * *

Все прозрачно в мире – это свойство
Голубых, больших осенних дней.
Птиц охватывает беспокойство:
Гнезда их становятся видней.

Все открыто пристальному взору –
Дно речное, паутинки нить.
Очень любит осень в эту пору
Отобрать, отсеять, отцедить.

И, следя за дном, за цепью уток –
В час такой, давно ли слеп и глух, –
Я и сам, как это утро, чуток
Обращенный в зрение и слух.

Я ловлю, раскидываю сети,
Только вовсе мне не до игры.
Я и сам как будто на примете
У большой и пристальной поры.

Я молчу, тревогою объятый:
Эта осень видит все насквозь.
Мой сосед стоит у ближней хаты,
У него в руке доска и гвоздь.

Тоже смотрит долго, сокровенно
И вздыхает: – Ну, брат, я решил.
Я сегодня валенки надену.
Понимаешь, вовремя подшил.

Он смеется: что, придумал строчку?
Или снова юноша влюблен?
Надевает валенки – и точка.
Думает, что жизнью умудрен.

1956

* * *

На влажные планки ограды
Упав, золотые шары
Снопом намокают, не рады
Началу осенней поры.

– Ты любишь ли эту погоду,
Когда моросит, моросит...
И желтое око на воду
Фонарь из-за веток косит?

– Люблю. Что, как в юности, бредим,
Что дождиком пахнет пальто.
Люблю. Но уедем, уедем
Туда, где не знает никто...

И долго еще у забора,
Где каплют секунды в ушат,
Обрывки того разговора,
Как листья, шуршат и шуршат.

1967

* * *

На остановке автобусной
В черном осеннем пальто...
Не понимаю я – что бы с ней
Связывало? Да ничто.

Так почему же по городу
Осенью, а не весной
Еду в обратную сторону
Я у нее за спиной.

Так отчего же, встревоженный
Чувствуя косвенно взгляд,
На остановке непрошенной
Я выхожу наугад.

И в молодой неизвестности,
В лиственный канув обвал,
Долго шатаюсь по местности,
Где никогда не бывал.

1978

* * *

Ночевала тучка...

М. Лермонтов

Весь в перьях сад, весь в белых перьях сад.
Бери перо любое наугад.

Большие дети неба и земли,
Здесь ночевали, спали журавли.

Остался пух. Остались перья те,
Что на земле видны и в темноте,

Да этот пруд в заброшенном саду,
Что лишь у птиц и неба на виду.

Весь в перьях сад, весь в белых перьях сад,
Возьму перо любое наугад.

И напишу о маленьких синицах
И о больших взметающихся птицах.

И напишу, что сад синицу в руки
Взял, с журавлями белыми в разлуке.

Листвой сухой, седой, расхлопотался.
Красавицей своей залюбовался.

Весь в перьях сад, весь в белых перьях сад.
И пруд, и вся прорешливость оград.

Он не шепнет, как кто–то там и сям,
Что журавли завидуют гусям.

Он знает сам, что каплями зари
В нем замелькают скоро снегири,

Что в ноябре в нем хрупко и светло,
От перистого инея светло...

1965

В СОРОК ВТОРОМ

Во флигельке, объятом лютой стужей,
В сорок втором, чтобы согреть сестру,
Я бросил в печку сказки братьев Гримм.

Железная печурка загудела.
Сидели мы, коленки обхватив,
Уставясь в жар, в распахнутую дверцу.

Там замки рушились, дома горели,
То великан, то карлик погибал...
Потом все стало только горсткой пепла.

А за окошком слабым вьюга крепла.
Как тень прохожий редкий пробегал.

Теперь, когда об этом вспоминаю,
Когда так много лет и зим прошло,
Меня на миг, как будто сам сгораю,
Охватывают ужас и тепло.

1982

* * *

Я записную книжку потерял.
А в книжке был серьезный матерьял.
Она весьма непрочною была,
Но в ней любовь за строчками жила.
...Что листопад в страничках насорил,
Что невпопад я сам наговорил.
Что ночь нашла. Что вьюга намела.
И телефонов чьих–то номера.
Там расплывались строчки от дождя,
За перегиб странички уходя.
Была и еретическая блажь,
Какая? – трудно вспомнить, но была ж.
И лист сухой, зеленый там шумел
Мне одному. Беззвучно. Как умел.
Забыл стихи. Забыл наметки тем.
И телефоны канули совсем.
Один я помню. Но не позвоню.
Что я звоночком этим изменю?
Ведь жаль не книжки, а минувших жаль
Минуток, суток. В том-то и печаль.
Сухого тополиного листа,
А не любви, что так была проста.
Жаль, что грущу, как признанный поэт,
Не о свиданьях, а о смене лет.
Жаль, что назвал все это – матерьял,
Что не нашел стихи, а потерял.

1980

* * *

Художник выставлял тела, плоды, ручьи,
Которые писал близнец, не знаю где.
Он выдавал его картины за свои,
А сам его держал на хлебе и воде.

Легенда хороша... Она седым-седа.
Плоды, ручьи, тела... Богиня хороша.
Но ради двух–трех слов восторга и суда
Как мается душа, как мается душа.

1974

* * *

Она души не приняла.
А я старался. Так старался,
Что и свои забыл дела,
И без иной души остался.
Я говорю о ней: была.

Нехорошо. Она живая.
Она по-прежнему светла.
Она живет, переживая,
Но – там, где я сгорел дотла,
С ней все на свете забывая.
Я говорю о ней: была.

Она души не приняла.
Но это – малые дела
Среди дерзаний и сказаний.

Живи, да будет лик твой тих
И чист, как той весною ранней,
Среди оставшишся в живых
Воспоминаний...
Поминаний.

1971

* * *

Так был этот закат знаменит,
Что все галки – о нем, про него...
Нет, не могут стихи заменить
Ни тебя, ни меня, никого.

Ты ушла. Я остался один
С бесконечностью прожитых лет
И с одной из московских картин,
Прочно вбитой в оконный багет.

Так был этот закат знаменит,
Что все стекла, все крыши – к нему...
Нет, не могут стихи заменить
Настоящей любви никому.

1983

* * *

«Можно жить и в придуманном мире», –
Мне сказали. Но правда ли это?
Можно в мире? Как в греческом мифе?
Как в легенде? Как в шутке поэта?
Можно? Это не сложно.
Ребенку
На рассвете. На девичьем утре.
Но когда ты вдеваешь гребенку
В настоящие взрослые кудри,
Но когда что–то кануло в шири,
А пороги лишь ветром обиты,
Можно ль плакать в придуманном мире
От придуманной горькой обиды?

Я себе хорошо представляю,
Как по детскому зову преданья,
Как по знаку мечты
оставляю
И вступаю в придуманный город,
В сад придуманный, милый до дрожи.
На придуманном озере гогот
Лебедей. Я придумал их тоже.
Я придумал и даль, и округу,
И подругу придумал, и брата,
И врага сочинил я, и друга..
. Ты, конечно же, не виновата,
Но заметил я, душу очистив
От земного, приняв неземное,
Тень летит от придуманных листьев
На мое безысходно земное,
Где не может пока что по маю
Цвесть сухумская роза
в Сибири...
Но не думайте, я понимаю,
Можно жить и в придуманном мире.

1961

* * *

Что-нибудь о России?
Стройках и молотьбе?
Все у меня о России,
Даже когда о себе.

Я среди зелени сада
И среди засухи рос.
Мне непонятна отрада
Ваших бумажных берез.

Видел я, как выбивалась
Волга из малых болот.
Слышал, как песня певалась
И собиралась в поход.

Что–нибудь о России,
Стройках и молотьбе?..
Все у меня о России,
Даже когда о тебе.

1978

* * *

День между днями отыскать
В Тбилиси или Ереване.
И тень и зной его снискать
Такими давними словами.

Сказать: побудь, помедли, день,
Оставь на белизне бумаги
Хотя бы миг, хотя бы тень,
Хотя бы всплеск нагорной влаги.

Чтобы с тобою не исчез
Булыжник уличного склона
И легкий в воздухе навес
Витиеватого балкона.

Чтоб затопорщилась с листа
Листва бульвара или сада,
Чтоб тень бросала красота
И пахла розами ограда.

Мтацминду или Арарат
Увидеть в предрассветной рани.
Сказать глазами слово  б р а т
В Тбилиси или Ереване.

1983

* * *

Я не боюсь воскреснуть.
Я боюсь
Что будет слишком шумно.
Потому
Я оставляю паузы.
Для шумов
Технических и прочих.
Будет час
И человек, похожий на меня,
Найдет мою потрепанную книжку,
И я в душе грядущей оживу
На миг
И в этом все мое бессмертье.
Светлейте, птицы, зеленейте, травы.
Да упасет вас время от потравы,
А нам другой совсем не надо славы,
Как только той, что будет.
Иногда.

1971

* * *

Пусть я довольствовался малым:
Надземным небом и самой,
Подверженной боям, и шквалам,
И снам, и радугам, землей, –

Из глубины, из бесконечной
Сердечной, тайной глубины,
Глаза задумчивости вечной
На Млечный Путь устремлены.

1976